Золотые века [Рассказы] - Альберт Санчес Пиньоль

— С Жюнет мне чрезвычайно повезло. Без нее я бы пропал.

— Она кажется совсем юной.

— Она и вправду очень молода.

Шисон взял со стола документ, намереваясь убрать его на место.

— Я до сих пор сохранил свою невинность.

Это неожиданное признание заставило Шисона замереть с вытянутой в воздухе рукой.

— Что вы сказали?

Пьер, прижимая к груди шляпу, устремил взор к геометрическим узорам на плитках пола. Не решаясь поднять глаза на собеседника, он прошептал:

— Я никогда еще не был с женщиной. Я хочу сказать, что не…

— Не надо подробностей, уважаемый! Мне кажется, что я не выражал никакого желания знать подробности вашей интимной жизни.

Шисон посмотрел в сторону коридора, в котором исчезла Жюнет.

— Ради всего святого! Уж не думаете ли вы…

— О нет, нет! — поспешил перебить его Пьер, на этот раз оторвав взгляд от пола. — Помилуйте, помилуйте. Нет, нет!

С мола донеслись гудки труб торговых судов. Им ответили резкие крики чаек, словно птицы бранились с воображаемыми обидчиками. Всходило солнце.

— Нет, нет, — продолжал плаксивым тоном Пьер, — вы меня неправильно поняли.

— Ну, ладно, хорошо. Вы только что пережили семейную трагедию, а в подобных ситуациях человек просто обязан быть еще более порядочным, чем обычно, — провозгласил Шисон, расправив грудь, словно показывая, как следует вести себя людям, покорно принимающим удары судьбы.

— Я вовсе не хотел сказать, что ваша супруга…

— Шлюха.

— Вот именно. Она не похожа на особу легкого поведения. И именно это делает из нее женщину, вызывающую здоровую зависть. Мне никогда не хотелось оказаться в обществе публичной женщины. Я бы расценил это как поступок низкий и достойный порицания.

— Вне всякого сомнения.

— Но с вашей женой дело обстоит иначе, я хочу сказать, что она порядочная женщина.

— Послушайте! Куда вы клоните?

— Оставим этот разговор, господин Шисон. Вы тоже когда-то были молоды, как я сейчас, и вам знакома плотская страсть. Добрые родители учат нас гнать из головы дурные мысли. Однако, если разобраться, как можно избежать этих дурных мыслей? Мы можем бороться с низкими порывами, мы даже способны сдержать их раньше, чем они приведут к ужасающим поступкам. Но что касается дурных мыслей, о, никто не отвечает за идеи, которые приходят ему в голову. Оставим этот разговор, господин Шисон.

— Совершенно с вами согласен, господин Пьете. Не будем больше об этом.

Они вместе стали наблюдать за кораблем. Одетые в униформу заключенные появились на пристани в окружении жандармов.

— Вы узнаете среди них своего брата?

— Нет, нет еще. Я даже не смогу сказать ему „прощай“, потому что останусь для него невидимым. Это ужасно.

— Это ужасно, — согласился с ним господин Шисон.

— Вот именно — невидимым. — Пьер вдруг взглянул на Шисона. — Вы представляете, что я мог бы стать невидимым и для вас и для госпожи Шисон?

— Что вы имеете в виду?

— Я хочу сказать, что если бы у меня была волшебная палочка, некий инструмент, который позволил бы мне стать прозрачным, то тогда никому бы не пришло в голову чувствовать себя оскорбленным моими действиями. Я мог бы увидеть госпожу Шисон обнаженной, разделить с ней несколько минут интимной близости, и при этом меня бы некоторым образом не существовало. Сегодня меня уже не будет в городе, и мы никогда больше не увидимся. Никто не почувствовал бы себя оскорбленным, ибо никакого повода для этого не существовало бы.

Господин Шисон так широко раскрыл глаза, что они готовы были выскочить из орбит, и сей феномен показался Пьете любопытным. Он почти на полном серьезе задавал себе вопрос, не могут ли эти глаза лопнуть.

— Но, послушайте, вы же просто бесстыдник, настоящий сатир… — закудахтал Шисон, у которого дрожала нижняя челюсть.

Пьер быстрым движением вынул бумажник, не вставая со стула, протянул руку к столу и положил на него шесть купюр. С тщательно отмеренной долей наглости в голосе он сказал:

— Мне хорошо известно, что деньги — не настоящая волшебная палочка, но даже этот заменитель часто открывает многие двери.

Потом он добавил:

— Очевидно, что Жюнет очень хорошо к вам относится, вы прекрасно относитесь ко мне, а я к вам обоим. Я пережил большое несчастье, и вы позволили мне увидеть моего брата в последний раз. Вы испытываете экономические трудности, а я помогаю вам в меру своих возможностей. Я хочу насладиться обществом порядочной женщины, а вы можете способствовать исполнению моего желания. Господин Шисон, я чистоплотен и умерен в еде. Что плохого в моей просьбе? Особи разного пола испытывают взаимное притяжение — так задумано природой. И я считаю это влечение божьим даром. Это мы, люди, вмешиваемся в дела судьбы с нашими предрассудками, учреждениями и эгоистическими соображениями. Я не спорю: мое предложение может показаться непристойным. Но я спрашиваю: кому оно таковым покажется? Нас никто не видит. И, как я говорил вам раньше, сегодня же вечером я уезжаю.

Господин Шисон подошел к двери решительными шагами и взялся за ручку. Пьер положил на стол еще одну купюру. Шисон слегка заколебался и наконец произнес тихим голосом:

— Подождите минуточку. — Он удалился вглубь коридора.

Пьер слышал, что они разговаривали, но сумел разобрать только отдельные слова Жюнет, которая спрашивала: „Ты уверен, дорогой?“ Потом оба супруга одновременно появились в комнате. Шисон вел Жюнет, держа ее пальцы в своей вытянутой вперед руке, точно отец, который отдает дочь на заклание на алтаре языческого божества.

— Жюнет, я тебе еще не представил нашего гостя. Господин Пьер Пьете.

Пьер удобно расположился на стуле и откинулся на спинку. По другую сторону стола Жюнет начала молча снимать с себя одежду. Когда она полностью обнажилась, Шисон посмотрел на господина Пьете, словно ища у него одобрения. Даже на таком расстоянии он заметил, как сузились зрачки его гостя. Они стали такими крошечными, словно Пьер наблюдал за тем, что происходит внутри него при помощи микроскопа. Хозяин дома вспомнил свой первый опыт: он лишился девственности в обществе польской проститутки, но не нашел ничего общего между своими ощущениями в тот далекий день и состоянием Пьера.

Нагая, Жюнет подняла руки и коснулась ими шеи.

— Ожерелье тоже снять?

Пьер сделал неглубокий вздох. В бронхах у него что-то заклокотало, точно в засорившихся трубах. Кожа у женщины сияла белизной и казалась тонкой и упругой. Шея была длинной, очень длинной. Соски напряглись, а пышущая здоровьем грудь — какой твердой она должна оказаться на ощупь! — слегка дрожала. Пьете взглядом лизнул ее живот, спускаясь до пупка. Почти сразу под пупком появлялась тоненькая, чуть заметная линия волосков, сбегавшая вниз, стремясь к венерину бугорку, который был скрыт от зрителей столом.

— Сделайте шаг назад, — приказал Пьер, и Жюнет ему подчинилась. — Теперь повернитесь спиной.

Он никогда не мог предположить, что у женщин бывает такая ладная и плотная мускулатура, что они могут быть столь совершенны. Лопатки у нее выступали ровно настолько, насколько надо. Позвоночник и грудную клетку покрывала кожа, изумлявшая своей животной мягкостью, и все очертания ее тела отличались плавностью. Ягодицы казались выточенными из мрамора искусным скульптором, а ноги поражали своей стройностью: хотя щиколотки женщины были плотно прижаты друг к другу, ее колени не расходились — гармонию молодого тела ничто не нарушало.

— Ну, чего же вы ждете? — сказал господин Шисон.

■

Когда господин Шисон решил, что яйцо уже сварилось вкрутую, он попробовал извлечь его из кастрюльки и обжег себе пальцы. Как, черт возьми, вынимают крутые яйца из кастрюлек? Наверняка существовало какое-нибудь механическое приспособление, предназначенное для подобных целей, но ему об этом ничего не было известно. Он наклонил кастрюльку над раковиной и вынул яйцо, как смог. Потом он прихватил его тряпкой и с торжествующим видом водрузил свою добычу в серебряную подставочку; ее вытянутое основание делало сей предмет похожим на канделябр для гномов. С трудом удерживая равновесие, Шисон отправился в столовую и устроился за столом лицом к двери спальни, которая все еще была закрыта. Потом он ложечкой дважды ударил по верхней части яйца. Оно оказалось недостаточно твердым и скорлупа треснула с грустным хрустом. Господин Шисон посмотрел на дверь, из-за которой не доносилось ни единого звука. По всей вероятности, их чувственное объятие очень затянулось, подумал он. А может быть, это он действовал слишком быстро, пришло ему в голову в первый раз в жизни.

Дверь открылась.

— А, господин Пьете, — сказал хозяин дома, поднимаясь ему навстречу. — Заключенные уже поднялись на борт.

— Что? Что вы говорите? — Пьер бросился к нему.